"Позвольте мне прояснить один момент о ядерном потенциале Пакистана. Этот потенциал был создан давно, когда мы проводили испытания. С тех пор у нас есть силы, подготовленные к бою. То, что у нас есть, и те возможности, которыми мы обладаем, будут предоставлены в соответствии с этим соглашением", — говорит министр обороны Пакистана Хаваджа Асиф, обращаясь к журналистам Geo TV.
Под "этим соглашением" подразумевается договор с Саудовской Аравией о совместной обороне — "исламская НАТО", сенсационно возникшая на Востоке на прошлой неделе. Главный вопрос, который интересовал прочий мир: означает ли новый военный договор то, что Пакистан теперь прикрывает саудовское королевство своим ядерным зонтиком. Министр Асиф подтвердил: именно это он и означает.
Более того, по словам Асифа, "дверь не закрыта для других", в будущем военный альянс может быть расширен. По утверждениям пакистанских военных, кандидаты есть уже сейчас, но решение о том, брать их под исламский "ядерный зонтик" или не брать, потребует времени.
Даже в том случае, если Эр-Рияд и Исламабад никого больше в свой круг брать не станут, скрепление их союза — событие исторического значения. Коктейль из обогащенного урана и нефтяной выручки дает огромную силу — России ли не знать. А исламская ядерная бомба — это больше, чем идеологическое клише. Это геополитический конструкт с относительно длинными корнями.
Пакистанский атомный проект справедливо называть именно исламским — это его родовое имя. "Бомба есть у христиан, у иудеев, а теперь еще и у индуистов. Почему бы и мусульманам не обзавестись своей?" — публично задавался вопросом Зульфикар Али Бхутто, когда еще не был президентом Пакистана. Когда он им в 1971 году стал, Исламабад запустил собственную программу по обогащению плутония.
Представляется, что ее основой стал конфликт с Индией и болезненный проигрыш в третьей индо-пакистанской войне, когда поддержка США не помогла предотвратить отделение от Пакистана Бангладеш, то есть распад государства. Зато слово "исламский" при брендинге стало отличным маркетинговым решением. Саудовская Аравия — государство хаджа, Мекки и Медины — частично спонсировала пакистанский атомный проект и прикрыла Исламабад бесплатными поставками нефти в конце XX века, когда пакистанцы провели ядерные испытания и попали под санкции.
"Сегодня мы сравнялись по очкам с Индией", — заявил в день взрыва тогдашний премьер-министр Пакистана Наваз Шариф, старый враг клана Бхутто. Нынешний премьер Шахбаз Шариф, подписавший оборонное соглашение с наследным принцем Саудовской Аравии Мухаммедом, — это его младший брат. Все руководители Саудовской Аравии — по определению близкие родственники. То есть исламский ядерный проект — это дело еще и семейное.
В политике семьи чаще объединяются не по любви, а против кого-то. "Мы не назвали ни одной страны, нападение которой автоматически повлекло бы за собой ответ. Ни Саудовская Аравия не назвала, ни мы", — говорит хитрый министр Асиф. Однако трех наиболее очевидных кандидатов видно и без подсказок.
Если смотреть прямо в центр, то это Иран, расположенный как раз между Саудовской Аравией и Пакистаном. Если бы "исламскую НАТО" создали три года назад, все востоковеды единодушно заявили бы, что это прежде всего антииранская сделка, а Тегеран и его ядерную программу "взяли в клещи". Вековечного конфликта суннитов с шиитами до сих пор никто не отменил, однако за два года случилось многое, чтобы не считать больше Иран главной целью.
Во-первых, Пакистан сменил отношение к Ирану с недружелюбного на сочувственное из-за ракетных атак Израиля. Во-вторых, Эр-Рияд и Тегеран при посредничестве Пекина начали сближение, договорившись жить по-соседски, — это тоже произошло на фоне действий Израиля и его гибридных — и обычных — войн сразу на нескольких направлениях. В-третьих, Тегеран в ходе конфликта со все тем же Израилем показал, что совсем не безрассуден и вовсе не столь грозен, как всех пытались убедить. Геополитический кошмар суннитов — так называемый шиитский полумесяц — ныне поломан, только нижняя его осьмушка — хуситы — еще как-то держится.
Если смотреть на юг, то там Индия — исторический враг Пакистана. В области ядерных боеголовок у них паритет, но экономически пакистанцы индийцам не конкуренты, кроме того, имеют ненадежный доступ к источникам энергии. Конвертировав промышленный рост в мощь, в том числе военную, Вооруженные силы Индии весной этого года провели против Пакистана военную операцию "Синдур", а премьер-министр Нарендра Моди дал понять — теперь Нью-Дели сам и только сам решает, что считать достаточным поводом для военных операций, как их вести и когда прекращать. Посредничество США при сворачивании "Синдура" им не признается.
Теперь, за счет союза с саудитами, Пакистан застраховал себя от нефтяного эмбарго, но не только: оборонное соглашение затрагивает многое — разведку, подготовку войск, сотрудничество по линии ВПК. В общем, Индия предпочла, чтобы этого договора не было, но в то же время Эр-Рияд не настроен конфликтовать с Нью-Дели — надежным и значительным покупателем своего главного экспортного продукта, нефти. Вероятно, саудиты попытаются сгладить впечатление, намекнув индийцам, что эта НАТО — не по их душу. Просто Ближний Восток диверсифицирует гарантии безопасности из-за падения влияния США.
Наконец, если посмотреть на запад, то там Израиль со своей группой поддержки, которая, впрочем, тает на глазах. Именно Израиль — главный предполагаемый адресат саудо-пакистанского послания. Нефте-ядерный союз был официально заключен после удара ЦАХАЛ по катарской Дохе, взбаламутившего весь арабский мир. От целей Израиля в Палестине, Ливане, Сирии, Иране и Йемене Катар отличало то, что он имел гарантии неприкосновенности от США. Но на том пути, на который встало правительство Биньямина Нетаньяху, гарантии не работают.
Так арабскому миру пригодился пакистанский ядерный проект. Некогда обособленный, он создал новую политическую реальность для Израиля, хотя, справедливости ради, эту неуютную реальность создает для него его собственный премьер. Большой вопрос, зачем он бил по Катару — из-за нахождения там функционеров ХАМАС (официально) или из-за подозрений в коммерчески обоснованном лоббизме Нетаньяху в пользу Дохи в прежние годы (то есть в коррупции). Но в ту минуту, когда удар был нанесен, американская стратегия "разделяй и властвуй" на Ближнем Востоке дала дуба или сгнила, как рыба (эту идиому, говоря о чьем-либо крахе, используют в Китае).
Уже в XX веке саудиты были достаточно амбициозны, чтобы претендовать на собственную ядерную бомбу, не уступая ее Пакистану. Но США навязали арабам другой проект: свои гарантии безопасности, оборонную поддержку и военно-техническое плечо, пообещав контролировать поведение Израиля. То, что произошло в Катаре, — следствие утраты контроля.
Президент США Дональд Трамп не рад катарскому кризису, но делает вид, что согласен с действиями Нетаньяху, поскольку не может их остановить. Если тот остановится, то упадет — будет сметен с должности как токсичный лидер и козел отпущения, может быть, даже сядет в тюрьму. А Израиль останется, но где у него границы дозволенного, теперь определяет не столько Вашингтон, сколько исламский ядерный зонтик. Ракеты, способные донести боеголовки до израильской территории, у Пакистана как будто бы имеются.
Не при арабах сказано, но действия Нетаньяху выгодны делу многополярного мира в силу того, что подрывают позиции США и провоцируют создание новых альянсов — антиизраильских и антиамериканских одновременно. Чаще всего пустоты, образовавшиеся после выпадения американцев, заполняет Китай, у которого хорошие отношения и с Пакистаном, и с Ираном, и с саудитами. Пекин давно пытается всех помирить, чтоб старые разногласия не мешали транснациональной торговле во имя светлого будущего, где Америка будет значить еще меньше.
Это не вина Трампа, чьей лояльностью Нетаньяху злоупотреблял, а естественный ход истории. Вашингтон слишком многое на себя брал — на Ближнем Востоке, Индостане, Украине. Теперь же вынужден отдавать и отступать, чтобы не надорваться.
